Иммигранты

Иммигранты

Квартира Петра находилась в Бруклине, на перекрестке 6 авеню и 39 улицы, в двух шагах от кладбища Greenwood. Найти ее труда не составило. Двухэтажный кирпичный дом был всего в минуте ходьбы от метро и имел по бокам два четких ориентира: магазин Spirits и мексиканскую продуктовую лавку «Дон Хуан».

Название «Дон Хуан», кстати, вовсе не было реверансом Карлосу Кастанеде, как я грешным делом подумал, а просто свидетельствовало о том, что хозяина магазина зовут Хуан. Как потом оказалось, Хуан явно был каким-то авторитетом. Каждое утро перед его лавкой собирался несанкционированный латинский митинг, на котором всякий раз происходило что-то непонятное. Молодые Лопесы хореографически бестолково, но с чувством, исполняли что-то вроде ритуальной ча-ча-ча, орали лозунги и, погрозив в воздух кулаками, четкими колонами расходились в разные стороны. Сам Хуан, впрочем, был безобиден: седой, морщинистый старик проводил весь день сидя в плетеном кресле перед магазином, смотря, с прищуром, на солнце и задумчиво поглаживая свои длинные, висячие усы.

Хуже дело обстояло с самой квартирой. Денег Петр просил 10 долларов за день, если «оптом», то 50 за неделю, а если «крупным оптом», то 180 за месяц. Главный подвох все же был не в деньгах, а в условиях проживания, которые сам Петр обозначил как «лучше, чем Plaza». Квартира его, под номером 1R, находилась на втором этаже дома и имела одну совершенно потрясающую деталь. Прямо перед окнами волевым решением главного архитектора Нью-Йорка были проложены массивные и высокие сваи для наземного бруклинского метро. Окна в квартире были всегда закрыты, а если бы кто-то и попытался их открыть — стекла мгновенно были бы вырваны с корнем пролетающим мимо поездом. Конечно, может быть, Джеки Чану и понравилось бы такое положение вещей: чуть палево какое — прыг-скок на поезд и тю-тю, — но только Джеки Чанов среди квартирантов не было. А жило в квартире ни много ни мало, а пять человек, не считая нас, новоселов.

В первой комнате обитали индус Шомик и грузин Гочи. По поводу Гочи, сорокалетнего бородача, ничего сказать не могу — парень был скрытный и неразговорчивый, а вот Шомик был личностью достаточно интересной. Вообще, это был русский индус, в десятилетнем возрасте родители привезли его в Москву, где он благополучно и рос до того момента, пока не почувствовал ветер странствий. Был он маленький, щуплый и как бы немного блаженный: ни дать ни взять Раджив Ганди. На русском языке Шомик говорил безо всякого акцента, да и, вообще, он был настолько обрусевший, что настоятельно просил всех не упоминать его индийское имя всуе, а звать его просто Шурик. Учился Шурик у Табакова, в студии МХАТ, закончил с отличием четыре курса и вдруг, нежданно-негаданно для всех, парня охватил экзистенциальный страх.

— Ну, закончу я учебу, и что? И кому я нужен? — жаловался нам индус. — Брата Карамазова мне никогда не сыграть, а зачем тогда лезть в актеры? Вечно лакеев играть, что ли?..

Я, честно говоря, такой позиции не понимал. Тот же Митхун Чакроборти, танцор диско, штампует себе по два фильма в год и в ус не дует. Никаких комплексов по поводу Достоевского. Беда Шомика, скорее всего, была в том, что парень очень долгое время жил в России, которая успела вдохнуть в него дух максимализма. Или буду стоять на сцене, с черепом в руках, и орать «Быть или не быть», или мне вообще ничего не надо. С неделю Шомик бледнел и депрессировал, а потом махнул на все рукой, подсуетился с американской визой, и… только его и видели.

— Я в Голливуд хотел, прямым ходом, — сокрушался он, — но меня шведы в гостинице обокрали. Я тут в Нью-Йорке два месяца бомжевал. Сейчас вот подзаработаю немного и сразу в Калифорнию….

Вторая комната была не менее интересной. Жили в ней два 45-летних мужика: Лешка и Витька, причем единственное их отличие было в том, что у Лешки на правой руке был вытатуирован якорь. В остальном же это были прямо-таки сиамские близнецы. И тот и другой носили тельняшки, имели залысины и терпеть не могли работать. Раз в неделю, на выходных, из Нью-Джерси приезжала Лешкина жена, которая работала там бебиситером, Митьки сразу забирали у нее зарплату, затаривались водкой «Кайзер» и до следующих выходных с головой уходили в обсуждение вопросов геополитики. Рассуждал и делал выводы в основном один Витька, который на проверку оказался кандидатом исторических наук, в круг же обязанностей Лешки входило только наполнение стаканов, вздохи по величию Российской империи и битье кулаком по столу, что он с завидным старанием и исполнял.

Ну, и, наконец, в последней комнате, куда мы и заселились, жил-поживал, да добра наживал тридцатилетний детина по имени Вовка — самый предприимчивый птах нашего иммигрантского вольера. Специализировался Вовка на одиноких бальзаковского возраста американках. Надушившись одеколоном и зачесав гелем волосы, как у Майкла Корлеоне, Вовка небрежной походкой вплывал на Бродвей, где его наметанный глаз сразу выхватывал из толпы жаждущую безумной любви женскую душу. Кому-то Вовка представлялся как перспективный писатель, кому-то — как беженец-правдоискатель; результат, в конечном итоге, был один: Вовку забирали домой, выделяли ему кабинет для литературного труда и спонсировали деньгами на издательские и прочие расходы. Заканчивалось все всегда тоже одинаково. Когда созерцание безрезультатных творческих мук Вовки становилось невыносимым, его с треском выставляли за дверь, и он нехотя возвращался назад в Бруклин. Там он три дня отсыпался, придумывал себе новое амплуа и, со свежими силами, вновь мчался на трассу. В последний раз ему повезло: Вовка до такой степени затравил бедную американку рассказами о преследовавшей его мафии, что та не только выдала ему дубликат ключей, но и пристроила его на какую-то работу за, страшно подумать, десять долларов в час. Вовка расцвел как оранжерейная хризантема. Грудь колесом, сияет как жар-птица. Обнаглел даже до такой степени, что примчался похвастаться и, не встретив бурных рукоплесканий, посмел обозвать Витьку с Лешкой двумя старыми лузерами.

— Вы, ребят, скажите ему, что нашли работу за 15 долларов в час, — орал Витька, — пусть удавится тварь завистливая.

Мы, недолго думая, так и сделали. И скажу честно — эффект превзошел все ожидания. Лицевой нерв Вовки сразу как-то самозащемился, его зашатало как кипарис на ветру, Вовка помрачнел и… запил. Не вынесла душа поэта… Да и наши, впрочем, не выдержали.

Я же забыл сказать самое главное. В оригинале квартира 1R была однокомнатной, просто Петр, почувствовав в себе позывы к дизайнерскому креативу, вооружился пилой и молотком и быстренько сообразил что-то вроде перепланировки. А что? И симпатичненько получилось, и жильцов можно в три раза больше заселить. В первых двух комнатах из мебели помещались только двухъярусные кровати, а в нашей, большой, помимо кроватей влезала еще и тумбочка, сколоченная из оставшейся от стен ДСП. Пока Вовка вел в Манхеттене богемный образ жизни, было еще куда ни шло, но, как только он вернулся и запил, в комнате установился такой угар, что мы прокляли все на свете. Надышавшись за ночь винными парами, мы с Серегой выскочили утром из комнаты и, поручив капитану охранять наши вещи, неожиданно для всех умотали в Канаду. Впрочем, об этом потом. Пока же мы как следует отоспались, выползли к обеду в кухню и, закурив сигареты, принялись обдумывать свое положение…

Конец первой главы

Ваш Владимир Куковякин