Студенческий альбом

Вокал.

Для меня вокал оказался очень сложным предметом — я не пела во взрослой жизни.

Теперь нужно было забыть жившее во мне «я не пою», и каждый семестр учить новые вокальные произведения.

У меня были разные педагоги, и я почувствовала, как важно, кто и как занимается постановкой голоса.

Были занятия, где происходила потрясающая настройка — и физическая — всего голосового аппарата, и психологическая — моего внутреннего состояния. Тогда у меня исчезал страх перед неправильно взятым звуком, и появлялся голос — такой яркий и звонкий, что казалось, поет кто-то другой.

Были занятия, суть которых выражала фраза: «громче и эмоциональнее». Тут происходил зажим, и голос терялся.

По идее, все верно: исполнение должно быть эмоциональным, и звук, правильно сформированный, летящий свободно, будет громким.

Но достичь такого исполнения можно только тогда, когда внутри чувствуешь себя свободно, когда эмоции переполняют, и ими хочется поделиться.

А продемонстировать то, чего нет, или, по крайней мере, не ощущаешь, просто невозможно.

Вот и получалось, что после одних занятий я шла домой окрыленная, и казалось — все могу!, а после других уставала так, что иногда на несколько дней теряла голос.

По дороге в институт.

Наверное, я проучилась целый год, прежде, чем узнала, что каждый раз по дороге в институт я прохожу мимо дома, где жил мой папа после войны.

Они с бабушкой (папиной мамой) жили в подвале старого, еще дореволюционного, трехэтажного дома с высокими потолками.

Папа рассказывал, как 8-летним мальчишкой откалывал топором лед от смерзшихся дров и топил печку, как выглядывал в окно и видел только ноги прохожих. Но, несмотря на это, чувствовал себя совершенно счастливым. И очень удивился, когда позже один из его студенческих товарищей, зайдя к нему домой, сказал сочувственно: «да, живут же еще так люди…»

Я рассказала папе, что окна подвала, где он жил, заколочены, а на первом этаже открыли очередной магазин дорогой одежды, и в витринах стоят манекены.

Папа сказал: «В моем детстве на первом этаже была библиотека, как раз над моими окнами — читальный зал, и я проводил там часы, и столько книг прочитал!»

Папа открыл для меня много «не школьных» авторов и произведений, и я всегда удивлялась его начитанности, но не знала, что в школьные и юношеские годы у него была такая замечательная «домашняя библиотека». А тут — к слову пришлось…

Однажды, когда какую-то пару отменили и появилось «окно», я зашла во двор папиного дома. Двор маленький, почти «колодец», посередине крохотная детская площадка с парой качелей и песочником. Я села на качели и стала рассматривать все вокруг.

Папа говорил, что двор казался ему огромным, они с мальчишками играли в прятки, и всегда было где спрятаться. А зимой посреди двора заливали каток, и они играли в хоккей. Или просто катались на коньках.

Наверное, каток заливали на этой маленькой детской площадке. Как же тут играть в хоккей?

Но ведь в детстве все выглядит иначе.

Я посмотрела на окна — почти всюду стеклопакеты, теперь это престижное жилье в центре города. Во дворе дорогие машины, въезд закрывает шлагбаум.

Тогда — в 40-е и 50-е — это были большие коммуналки. Правда, у папы и бабушки в подвале был только один сосед, и папе казалось, что это главное преимущество их жилья, а сырость и темноту он как будто не замечал.

Когда они с бабушкой в 1956-ом году получили 13-метровую комнату в двухкомнатной квартире на 6-ом этаже, это показалось ему совершенной роскошью.

Я сидела во дворе папиного детства, и не замечала времени…

Художественная культура.

К концу учебы я узнала, что на нашем факультете готовят не только преподавателей музыки, но и преподавателей художественной культуры — такой предмет только недавно ввели в старших классах.

Поэтому, к неудовольствию преподавателей музыкальных дисциплин, на 5 курсе много часов отдали совсем немузыкальным предметам: истории изобразительного искусства, истории театра, основам материальной культуры, методике преподавания художественной культуры.

Но как же интересно было ощущать время в разных сферах жизни и искусства!

Появилась цельность в восприятии эпох: одежда, быт, архитектура, живопись, музыка, литература, театр, исторические события — все было взаимосвязано, все сливалось в одну картину. События становились зримыми, и мне на удивление легко стало запоминать даты и имена.